Что все-таки это за книжки, если они без картинок!
Традиция детской книжной иллюстрации и её нынешнее «чтение», «искусство быть современным» и роль рисунки из книжки, прочитанной в детстве, — эти и остальные, иногда затейливо с ними связанные темы стали предметом обсуждения на встрече живописцев из некоммерческого фонда V-A-C, известного не только лишь масштабными выставками, перформансами, исследовательской, образовательной и кураторской программками, но также и широкой издательской деятельностью. О своём детском читательском опыте и о том, как этот опыт отразился на их восприятии мира и творческом виденье рисунка, ведали сами живописцы, работавшие над книжками для детской серии фонда.
Гравированные иллюстрации Гюстава Дорэ, «Азбука» Бенуа, акварели Владимира Конашевича и тот его венок из роз, где цветочки переплетаются с знаками, а ещё, очевидно, все до единой картины отца…
«Их было весьма много — книжных иллюстраторов, которые мне нравились в детстве», — признался живописец, писатель, дизайнер и музыкант Павел Пепперштейн, в чьих рисунках к «Алисе в стране чудес», по его своим словам, можно, если как надо присмотреться, найти перевёрнутые приметы и переосмысленные черты повлиявших на него мастеров прошедшего.
«Помню, что в детстве на меня всерьёз воздействовали только два человека, — признался живописец, куратор, лауреат премии Кандинского, участник престижной европейской биеннале современного искусства «Манифест-11» Евгений Антуфьев. — Одним из их был Иван Билибин, чья Василиса Красивая меня так зачаровывала, как как будто она и не была нарисована, а была по сути. Вторым художником был Жора Нарбут, нарисовавший тот умопомрачительный, сумрачный, мало наизловещий, пожалуй, даже ужасный и совсем незабвенный «Теремок». Ребенком я нескончаемо длительно разглядывал эти картинки. Мне, как и почти всем детям, нравились всякие жутковатые образы».
По воззрению Антуфьева, с детками не надо страшиться гласить о ужасных вещах, поэтому что взрослые ужасы различаются от детских. Деток часто совершенно не страшат неловкие взрослым темы. Напротив, они кажутся детям увлекательными.
«Как раз на данный момент я вкупе со своими сотрудниками работаю над книжкой, которая будет говорить детям о погибели, и весьма надеюсь на то, что она ответит на вопросцы, которые почти все малыши весьма желают, но не решаются задать», — отметил живописец.
Представительница «аналитического модернизма», художница, иллюстратор и дизайнер Светлана Шуваева, создавшая картинки для «Восхитительной ракеты» Оскара Уайльда, призналась в том, что возлюбленных с юношества иллюстраторов у неё нет и что, читая книжки девченкой, она постоянно для себя сама всё так «непосредственно» представляла, что позднее, если вдруг бывало найти чужие иллюстрации, «расстраивалась страшно»: «Они, как мне постоянно чудилось, уж очень отличались от моих, пускай ещё не нарисованных, но кое-где уже имеющихся изображений».
Создатель видеоинсталляций, живописец и куратор Алексей Булдаков именовал собственной возлюбленной детской книжкой «Приключения Гулливера» Джонатана Свифта с иллюстрациями Геннадия Калиновского. «Больше всего мне нравилось богатство деталей, — с ласковой ухмылкой и ностальгией вспоминал он. — Могу с уверенностью для вас заявить, что малыши весьма обожают разглядывать всякие мелочи и по-своему их трактовать. Сейчас, разглядывая те картинки, я поражаюсь тому, как современные типажи создавал Калиновский».
Выставка в коробке, либо Духи для поэтессы от Музея российского импрессионизма
В рамках программки «МУЗЕЙНАЯ ЛИНИЯ» прошла необыкновенная для книжной ярмарки встреча с парфюмером, основоположником бренда NOSE, Тимуром Солодовым и куратором просветительского отдела Музея российского импрессионизма Леной Шаровой. Этих людей, представителей 2-ух, чудилось бы, несопоставимых профессий, соединила мысль сотворения серии запахов к графическим портретам героев Серебряного века, представленным на выставке «Юрий Анненков. Революция за дверью».
6 совсем различных выдающихся личностей, с различными судьбами, нравами и образом жизни… Парфюмер вкупе с кураторами Музея российского импрессионизма пробовали погрузиться в атмосферу тех пор, пристально изучая биографии всякого героя, чтоб приобретенные запахи посодействовали погрузиться в атмосферу революции и Серебряного века. Задачка состояла из 2-ух частей. 1-ая — воссоздать возлюбленный запах Анны Ахматовой Le Parfum Idéal от Houbigant и парфюм Isadora, посвящённый памяти Айседоры Дункан. 2-ая задачка — сделать четыре запаха, для автопортрета Юрия Анненкова, также для портретов Марии Соколовской, Жору Иванова и Миши Бабенчикова.
Исторические документы подтверждают связь Анны Ахматовой и Айседоры Дункан с этими запахами. О духах Le Parfum Idéal Houbigant Анна Ахматова упоминала в общении со собственной подругой Лидией Чуковской, которая потом написала биографию поэтессы. Запах Isadora, посвященный памяти Айседоры Дункан, выпустила в 1976 году компания Isadora Paris. Он слегка похож на Shalimar от Guerlain, лишь наиболее легкий и прозрачный. Благодаря известности уже существовавших запахов, отыскать информацию о их не составило труда, потому вернуть их начальную формулу удалось довольно буквально.
Труднее было отыскать ингредиенты. В те времена для производства парфюмерии использовались в большей степени натуральные составляющие, потому для воссоздания запахов нужно было применять эфирные масла, произведённые в тех же странах, что и практически 100 годов назад. Производители, естественно, поменялись, но сырье осталось прежним: не поменялся ни климат, ни метод получения эфирных масел.
Запахи для других героев парфюмер создавал, делая упор на образ героя, его биографию, калоритные черты либо привычки, характеризующие его личность. Запах, посвященный Юрию Анненкову, как художнику и творцу, собран из ингредиентов, переносящих в его мастерскую, где пахло типографской и масляной краской, бумагой, старенькым деревом и творчеством Серебряного века.
Мария Соколовская, одна из первых красавиц Петербурга, чуток отстраненная, робкая, немногословная, с мягеньким голосом, кажется воплощением духа Серебряного века. Запах дополняет размер «акварельности», мягкости цвета и линий этого портрета.
Жора Иванов очень элегантен, даже очень, по сложным временам — синий костюмчик, белоснежная рубаха, белоснежные манжеты, белоснежный носовой платок в кармашке. Было понятно, что он самый саркастический и самый смышленый человек литературного Петербурга. Запах посвящен конкретно сиим чертам Иванова, которые отыскали выражение в кристальных современных ароматичных молекулах вкупе с легкой «землистостью» ветивера, «дымностью» гваякового дерева и можжевелового дегтя.
Миша Бабенчиков – художественный критик, завсегдатай «Кочевой собаки», обладавший незаурядным литературным даром. На портрете лицо юного человека 1920-х годов смешивается с прической денди из эры, оставшейся в прошедшем. Таковыми были конструктивисты и почти все остальные «-исты» начала 1920-х, которым для реализации собственных возможностей свирепая эра отмерила очень недлинные сроки. Запах игристый, иронический, интригующий, как и его калоритные уникальные тексты.
Почему вообщем появилась мысль сотворения таковых запахов? Музей российского импрессионизма желал сделать лучше восприятие от экспозиции для слабовидящих людей, чтоб они могли услаждаться искусством в наиболее полном объеме. У Тимура Солодова была иная принципиальная цель – воссоздать русскую культуру парфюмерии, сохранить культурную историческую память и русскую самобытность.
Счастье — это…
«Если б я и взаправду знал, как писать стихи, то сам бы их все уже издавна написал! Но я не понимаю… А даже если б и знал, то для вас бы не произнес. Ну, сами посудите, для чего мне это необходимо? Я совсем не желаю, чтобы кто-то придумывал такие же красивые стихи, какие сочиняю я», — признался сходу, сперва, максимально честно, откровенно, поэт, писатель, журналист и школьный преподаватель Дмитрий Быков.
Хотя заблаговременно заявленная тема общественной встречи создателя с гостями ММКЯ и обещала всем пришедшим «научиться писать стихи» в «школе писателя Быкова», сам Быков оказался… Не готов? Ну, нет, не то чтобы не готов — быстрее, просто против.
«Ну, хорошо. Я, положим, понимаю. Я понимаю, как писать стихи. Но я, ей богу, не считаю, что это познание может быть передать. Для чего? Для чего мы сочиняем их? Для чего, вообщем, необходимы стихи? — допытывался Быков у людей, заполнивших место всего зала. — Вы понимаете, у всех свои предпосылки. Для одних это форма благодарственной молитвы. Для остальных — возможность признаться в любви.
А для третьих — роскошный метод поведать историю. Но, вообще-то, это непостижимая вещь. И дело пишущих — напустить как можно больше тумана, чтоб представить свою работу в особенности принципиальной и загадочной».
Что касается самого Быкова, то он не стал созодать секрета из того, почему пишет стихи: «Это просто счастье. Как говаривал Лосев: утром полчаса поразмыслил, а позже весь денек волен!»
Источник: