Это очень тяжелый текст. Он про насилие. Про страх и стыд, который испытывает жертва. Про безнаказанность, которую ощущает насильник. Про любовь к маме. Про жертву. Про беззащитность. Но чтобы вам не было так тяжело его читать, сразу скажем, что героиня этого рассказа Анастасия — любимая жена, любящая мама, успешный фитнес-тренер. Несмотря на перенесенную в подростковом возрасте психологическую травму, ей удалось не только вырасти нормальным человеком, но и помочь многим девушкам полюбить и принять себя. Сейчас, много лет спустя, Настя готова открыто говорить о своем детстве и искать справедливости.
— Я не любила своего отчима, как и все дети, чьи семьи были неполными по разным причинам. Не любила за нелюбовь, но принятием это было тоже сложно назвать. Помню слова мамы, после того, как мы прожили вместе полгода: «Доченька, лет через десять ты уйдёшь от меня, и я останусь совсем одна. Дай мне право на любовь, прошу тебя. Он неплохой человек, он будет беречь меня, когда у тебя будет своя семья. Просто потерпи». И я терпела.
Я не могу сказать, что мое детство было несчастливым, моя мама — святая женщина, делала все, что могла. Ее путь с этим мужчиной, если его можно так назвать, начался за долго до меня. Она была молодая и красивая девушка, занималась бальными танцами. Как она танцевала, боже мой! А он танцевал на брейк-батлах, напорист и хорош собой. Его забрали в армию — на Кубу. Когда он вернулся, мама моя уже встречалась с красавчиком-волейболистом, моим папой, готовилась к свадьбе.
Назло ей или же волею судьбы, он, придя из армии и увидев это, решил жениться на ее лучшей подруге Светке. У мамы в несчастливом браке родилась я. В другом счастливом браке росла другая девочка, с маминым именем Света.
Мой папа пил, гулял и играл в карты. А лучшая подруга мамы стала гаснуть от рака и умерла, когда ее дочери было два года. Мама моя была у смертного одра подруги. В нашей семье знают, что такое дружба — она клялась ей, что вырастит ее дочь как свою собственную. Прошло три года — мой отец продолжал вести разгульный образ жизни, а Дима — так зовут моего отчима — стал снова уделять внимание моей маме. Наверное, он любил ее тогда, он старался заботиться о ней и обещал, что у них будет новая жизнь и семья. Моя мама подала на развод.
Помню, как прошло лето и наступил мой шестой день рождения. Мама спросила: «Что ты хочешь, доченька? Какой подарок?». Я попросила: «Верни мне папу». Мама долго плакала и объяснила мне, что так не будет лучше ни для кого, что я должна понять, что для меня главное — счастливая мама. И я поняла, попыталась понять всем детским сердцем.
И вот мой отчим Дима, его дочь Света и я с мамой съехали на съемную квартиру. Полгода живя в этом лёгком дурдоме, видя, как мама пытается угодить новому мужу, видя, как пытается изо всех сил быть хорошей матерью для чужой девочки, ругая часто меня зазря из чувства справедливости, я спросила: «Мама, а ты уверена, что это тот мужчина? Мам, я не люблю его, он не любит меня. А наша новая бабушка кажется мне Мальвиной. Она слишком сильно мне улыбается. Мама, они нас все не любят». На что она с мольбой сказала: «Потерпи, скоро ты вырастешь и уйдёшь. Дай мне шанс, мы будем венчаться».
Вся моя жизнь, счастливая, как у любого простого ребёнка, имелась, но проходила в ожидании: каждый мой неверный шаг, каждый проступок, его отношение ко мне — я понимала, для чего я живу. Я живу, чтобы вырасти и уйти. Чтобы маме было хорошо. Я просто приняла эту жертву, насколько ребенок может осознать это и принять. Я старалась не мешать моей маме быть счастливой. Да вот только счастлива она не была.
Я помню первый скандал, когда мне было лет 11. «Выметайся!». Он кричал, а мы с его дочерью и мамой дрожали, как зайцы, и ехали к бабушке, хотя квартира была мамина. Его не смущало ничего.
Помню самый последний из их «расходов» — мама работала на трех работах, я по вечерам, обманывая магазин на 40 лет Победы, что мне не 13, а 14 лет, мыла посуду с 20:00 до 00:00 за 120 рублей. Всю домашнюю работу я старалась сделать, пока мама была на работе, и еще приготовить ужин. Ужин наш был скромен: картошка и салат из овощей из деревни. Но знаете, я тогда первый раз по-настоящему была счастлива. Меня никто не угнетал.
Именно тогда я поняла — за свою маму я встану горой. Отгрызу голову любому — вот она, моя мамочка, которая пашет на трех работах для меня, в секонд-хенде роет, покупает мне шмотки и печёт шарлотки для моих друзей, накормит всех, кто придёт к нам после школы, хотя суп будет варить из куриных шей. Но счастье мое длилось недолго — мама вновь стала встречаться с отчимом и забеременела.
Я помню, как мы поехали в деревню к бабушке, и она не могла донести воду и сделать какие-то дела по дому — беременность давалась ей тяжело, всё-таки ей было уже 39 лет. Бабушка бранила ее каждый день. Умоляла сделать аборт. Мы с мамой очень
серьёзно тогда поговорили — я помню, как она сказала мне, что как я скажу, так и будет.
Я ей сказала, что независимо ото всех, будет с ней отчим или будет против нее ее собственная мама, мы все преодолеем и вырастим моего брата.
Отчим вернулся, радовался, что у него будет сын. Как-то обмягчал, и я потихоньку начала признавать его мужчиной в нашем доме. По капле восстанавливалось доверие, и когда я заканчивала школу, то уже очень тепло относилась к нему — они растили моего брата, Ванечку. Весь девятый класс я помогала маме, мне страшно было брать его на руки, он был крохотный — 2,5 кг, недоношенный, как куренок. Не скажу, что я сразу полюбила его, я ревновала маму, но я видела, что она была счастлива — и этого мне было вполне достаточно.
Когда я закончила девятый класс, мама на лето уехала с Ванечкой в деревню, оставив меня вдвоем с отчимом в квартире. Сначала все было неплохо, он любил выпить вечерком, был не строг со мной, и, как подростка, меня это устраивало. Но в один вечер мой мир рухнул.
Он пришел со стоянки слегка выпивший и как ни в чем не бывало пытался со мной завязать разговор. Спросил, не хочу ли я заработать. Сказал, что ему нужны фото для сайта и нет ли у меня подруг, которые согласились бы фотографироваться в купальнике. Я помню, как ответила резкое «нет». Дальше я выпила с ним, и он продолжал: «Ничего такого, просто фото в купальнике, без лица! Ну давай я тебя сфотографирую, это не страшно совсем, все хорошо!».
Что произошло в моей голове в этот момент — я не знаю, я поддалась. Ладно, говорю, пару фото, просто в купальнике и без лица. Фото одно, другое… Он поставил фотоаппарат на стол, на видео, и стал лезть ко мне. Страх меня сковал… Я не знала, что делать: то ли кричать, то ли звать на помощь. Он уже был на мне, придавил меня своим телом и говорил: «Так можно только со мной, не переживай, я никому не скажу, я заплачу тебе…».
Я была в трансе. Когда все закончилось, я сразу побежала в ванную. Помню, как терла себя мочалкой, пытаясь отмыться. Дальше событий я не помню, видимо, перенеся такой шок, чисто психологически невозможно запомнить то, что происходит вокруг.
На протяжении двух месяцев пару раз в неделю эта ситуация повторялась: он приходил, лез ко мне с уговорами, я то плакала, то хладнокровно говорила: «Все, давай». Все происходило, а я сидела на балконе, курила его сигареты и не понимала, что дальше мне делать со своей жизнью?
Как мне было стыдно, как я страдала, что не могла дать отпор, как я представляла, что об этом придется говорить с мамой. Я сделала выбор — поступила в колледж подальше и навсегда уехала из своего дома, живя то у парня, то у бабушки, иногда приходя к своей маме, когда это было возможно. Один раз я не выдержала, я сказала маме:
«Он не тот человек, за которого ты его принимаешь, мам. Мам, он меня по коленке гладил…». Это единственное, что я могла сказать на тот момент. Ну не могла я такое сказать вслух! Мне было стыдно, я чувствовала себя ничтожеством. С мамой разговор был короток, через неделю она позвонила мне и сказала, что я все выдумала и мне должно быть стыдно. Да вот только свидетели у меня уже были.
Как-то на протяжении тех кошмарных двух месяцев мы пили с моей подругой Юлькой пиво у меня. Он пришел опять пьяный со стоянки, я знала, что сейчас это случится, пыталась выпроводить подвыпившую подругу домой, но тщетно. В тот вечер трахал он нас двоих. И непременно снимал на камеру, это ему доставляло особое удовольствие. Маме я про это, естественно, тоже не рассказывала. Я просто ушла из этого дома, где мое детство разобрали на куски.
Прошло 13 лет. Три года назад я решилась сказать об этом матери, и она с ним развелась. Теперь же он настроил не только первую дочь, которую мама вырастила как свою, но и моего брата против меня с мамой. Брат совсем не хочет с ней общаться и говорит, что она падшая женщина, по словам отчима. Вчера мы созвонились с этим человеком. Я просила его не настраивать ребенка против матери, я сказала ему, что я — его персональный ад, что я готова к войне, что теперь я большая девочка и ничего не боюсь.
На что этот человек облил меня грязью, сказал, что я ничего не докажу, что могу идти куда угодно и ничего не добьюсь. Он верит в то, что он останется безнаказанным. Лично я за свое детство его давно простила, но я не могу смотреть, как он унижает мою маму и как растит моего брата моральным уродом. Педофил не должен иметь возможности растить ребенка! Он должен сидеть в тюрьме.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
Источник: