Когда мне молвят, что 1 Сентября — это праздничек, меня накрывает вьетнамский флешбэк: я стою с веником в первом ряду на линейке, в один момент какая-то вертлявая тетка выдергивает меня и тащит за двери школы. Мать и папа кое-где далековато сзади, в колышущемся море лиц, помощи нет, что от меня необходимо — непонятно, но уже жутко. В холле школы мне дают колокольчик и молвят: «Будешь звонить». Большой старшеклассник взваливает меня на плечо, и мы делаем круг почета вокруг собравшихся. Я не прогуливалась в детский сад и чуть ли не в первый раз вижу такое большущее количество незнакомых людей и весьма стесняюсь. Но еще более я боюсь, что меня на данный момент уронят и я с высоты 2-ух метров впечатаюсь в асфальт…
Потом нас повели по кривым ступенькам 6-ой автозаводской школы в воняющий краской класс, провели один урок, который в памяти не отложился, а позже снова началась веселуха: нас вывели в раздевалку и посреди встречавших родителей я не отыскала собственных — они запоздали на каких-либо несколько минут, а мой вой уже долетел до Марса.
— Я потеряла-а-ась!!!
Короче, вы уже сообразили, что мой путь во взрослую жизнь начался с боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани), кошмара и ужаса.
Школьная учительница — Раиса Михайловна, низенькая дама с бюстом шестого размера и кривыми губками — сходу избрала в классе любимчиков, в число которых я не вошла. Она не скрывала, что ставит мне тройбаны не за познания, а за нехороший почерк — «как курица лапой». Эти три слова до сего времени хлестко отзываются в моей памяти. Но не наиболее хлестко, чем ее подзатыльники, которые Росомаха щедро раздавала вправо и влево. Она, не стесняясь, била нас линейками и учебниками, а один раз я с страхом лицезрела, как она избила тихого Павлика его зимними башмаками — он или не промыл сменку, или еще какое ужасное грех сделал.
Гнев Раисы Михайловны сменялся на неадекватную милость весьма стремительно: она прижимала деток к собственной обширной груди и даже я несколько раз чуток не задохнулась, оказавшись меж ее сисек.
Я от всей души желала ей сдохнуть в муках приблизительно еще лет 10 опосля школы, а еще лет 5 была не против приложить к этому руку сама — так она меня допекла. Думаю, в ней жил бес, а спала она, непременно, в формалине, потому что с возрастом совершенно не изменялась.
Очевидно, я говорила родителям о собственных дилеммах с учительницей (и не только лишь с ней, с ее подачи меня дразнили за нехороший почерк и называли «троечницей») и просилась в иной класс, другую школу, на другую планетку. Но они, занятые работой и выживанием в жуткие 90-е годы, не весьма серьезно к этому отнеслись: «А ты думаешь, в иной школе будет лучше?» Да, я так задумывалась. Они прогуливались «разбираться», но училка делала круглые глаза: «Малыши обожают гиперболизировать». И позже всё длилось по кругу.
В среднем звене встала иная неувязка — гопники. Наш странноватый класс сформировали так: 7 девченок, 23 мальчугана. Адскими уродцами из их были человек семь — любители глумиться над иными, другие мужчины тихо отсиживались.
Гопари дерзили учителям, говорили на уроках, били девченок. Девченки тоже были не подарок. К шестому классу я сообразила, что можно давать сдачи, просто отпустив тормоза. Если ты неадекватная, с тобой просто не будут излишний раз связываться. Правда, несколько раз меня все равно обещали «повстречать» опосля школы — один раз за то, что вырвала клочек волос у обидчика, который попробовал заломать мне руку, иной раз подпортила реноме одному из основных хулиганов, послав его полежать на полу на очах у всех. Короче, не спрашивайте меня, почему я таковая нервная.
Школа была стршным местом, где неприятелями были все, в большей либо наименьшей степени. К тому же особенных познаний нам не давали: уроки, как я уже произнесла выше, проходили под нудное чтение преподов по учебнику и под смех гопарей в классе. Я на физическом уровне не соображала, что я там делаю. Я начала болеть. И это даже не было симулянтством, просто мое тело сопротивлялось походам в этот ад.
Мотивации обучаться было ноль, тем не наименее мой аттестат был даже не очень «кучерявым» — я прочитывала подходящий параграф за 10 минут до урока, тянула руку и отвечала, пока помнила материал. Аналогично было с домашкой: чтоб школа не продолжала висеть нужно мной аки дамоклов клинок, я делала все придя домой сходу, чуть разувшись. Полчаса-час делов — и вот я опять предоставлена самой для себя. Задачи были лишь с точными науками, где новейший материал опирается на предшествующий, но я уже тогда буквально знала, что они мне не понадобятся, а тройки в нашем классе отрисовывали всем автоматом.
Формальность — вот что для меня школа. Учителя формально учили, малыши формально обучались. Я знала, что мотаю срок и что когда-нибудь все это кончится. Классе в восьмом я открыла, что на особо скучноватые предметы можно и не ходить.
Я нередко задумывалась о жизни опосля погибели. Наверняка, не почаще, чем хоть какой иной ребенок, но все таки. Можно сказать, что меня выручили книжки. Я с юношества много читала — таковы семейные традиции. Может быть, я даже единственный ребенок, который честно читал все, что задавали «на лето». В общем, чтоб уйти от действительности, я совершенно закопалась в книжный переплет: мне хотелось приключений.
Нет, я ушла не в фэнтези, как можно было бы поразмыслить, да и к суровой литературе мой детский мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков) готов еще не был. Я любила детективы. От новейшей непрочитанной книги меня даже слегка трясло — ух, на данный момент как читану! А эталоны детской дружбы, которой у меня не было, я почерпнула из книжек Владислава Крапивина (мир его праху) — он воспитывает (по определению И. П. Павлова, воспитание — это механизм обеспечения сохранения исторической памяти популяции) нравственность в подрастающих мозгах еще лучше, чем учителя, которые работают на постылой работе. Позже в мою жизнь вошла еще музыка. Плеер и книга — вот и все мои школьные друзья.
Опосля 9-го класса мы простились с гопарями, которые покинули стенки школы, а мне же был нужен аттестат за 11-й класс — я уже обусловилась с предстоящим учебным заведением. В тот год в школе произошли перемены — пришло новое управление, новейшие учителя. По моей просьбе меня дали в так именуемый «литературный» класс.
Наше потрясающее управление взяла Татьяна Ивановна Леюшкина — человек, который (без излишнего пафоса) воздействовал на мою судьбу. Статная, улыбчивая, справедливая. На ее уроках я выяснила, что педагог может любопытно подавать материал и что совершенно не непременно иметь прекрасный почерк, чтоб отлично обучаться. Она не спускала мне промахи, она чехвостила меня в хвост и в гриву за прогулы. Она же произнесла мне: «Светка, для тебя нужно писать».
Наверняка, все было не напрасно, я полностью довольна, как все в итоге сложилось. Но для собственных деток я мечтаю о школе, в какой ученики сами будут выбирать предметы, которые желают учить, а педагогов будут инспектировать на адекватность. Просто чтоб не терять 10 лет жизни, которые можно было провести с полезностью и не ощущать себя позже морально искалеченным.
Согласны с создателем?
Мировоззрение создателя может не совпадать с воззрением редакции
Источник: